Неточные совпадения
Раскольников
дошел до Садовой и повернул за
угол. Разумихин смотрел ему вслед задумавшись. Наконец, махнув рукой, вошел в дом, но остановился на средине лестницы.
Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не
доходил теперь и
до колен, стояла в
углу подле маленького брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой.
Он сошелся с девушкой у самой скамейки, но,
дойдя до скамьи, она так и повалилась на нее, в
угол, закинула на спинку скамейки голову и закрыла глаза, по-видимому от чрезвычайного утомления.
Дойдя до конца проспекта, он увидал, что выход ко дворцу прегражден двумя рядами мелких солдат. Толпа придвинула Самгина вплоть к солдатам, он остановился с края фронта, внимательно разглядывая пехотинцев, очень захудалых, несчастненьких. Было их, вероятно, меньше двух сотен, левый фланг упирался в стену здания на
углу Невского, правый — в решетку сквера. Что они могли сделать против нескольких тысяч людей, стоявших на всем протяжении от Невского
до Исакиевской площади?
Я отправился по этой тропинке;
дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик, так называемый амшаник, куда ставят улья на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В
углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
Расспросив удэгейцев о дороге, мы отправились дальше и очень скоро
дошли до того места, где Иман поворачивает на северо-запад. Здесь в
углу с левой стороны примыкает к реке большая поляна. Она длиной 5 км и шириной около 2 км. В конце ее находятся четыре фанзы.
На следующий день, 17 июня, мы расстались со стариком. Я подарил ему свой охотничий нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам были уже не нужны. От зверовой фанзы вниз по реке шла тропинка. Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы
дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается с Тудагоу. Эта последняя течет в широтном направлении, под острым
углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно больше Синь-Квандагоу и по справедливости могла бы присвоить себе название Вай-Фудзина.
Отправляются. Идут.
Дошли до Гостиного двора, идут по той линии, которая вдоль Садовой, уж недалеко
до угла Невского, — вот и лавка Рузанова.
В горестном возбуждении
доходя до слезливого воя, совался в
угол, к образам, бил с размаху в сухую, гулкую грудь...
— Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все, то есть, все
углы и проулки знаю, и без Лебедева,
дошло до того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать.
— Слушаю-с, — отвечал тот и только что еще вышел из гостиной, как сейчас же, залпом, довольно горячий пунш влил себе в горло, но этот прием, должно быть, его сильно озадачил, потому что, не
дойдя до кухни, он остановился в
углу в коридоре и несколько минут стоял, понурив голову, и только все плевал по сторонам.
Он в волнении схватил себя руками за волосы и опять метнулся в
угол, но,
дойдя до него, остановился, повернулся лицом к Ромашову и весело захохотал. Подпоручик с тревогой следил за ним.
Он все ходил взад и вперед и по временам делал убедительные жесты, обращаясь, впрочем, не к Ромашову, а к двум противоположным
углам,
до которых по очереди
доходил.
— Какое, например, наслаждение мечтать о женщинах! — воскликнул он,
дойдя до дальнего
угла и обращаясь к этому
углу с широким, убедительным жестом.
Уж несколько раз я содрогался при звуке голоса, вызывающего фамилии, но еще
до меня не
доходила очередь по алфавитному списку, хотя уже вызывали фамилии, начинающиеся с К. «Иконин и Теньев», — вдруг прокричал кто-то из профессорского
угла.
Обойдя извилистыми дорожками весь сад, который оба знали наизусть, они
дошли до каменной садовой ограды и тут, в самом
углу стены, отыскали маленькую дверцу, выводившую в тесный и глухой переулок, почти всегда запертую, но ключ от которой оказался теперь в руках Алексея Егоровича.
Ока освещалась уже косыми лучами солнца, когда дедушка Кондратий достигнул тропинки, которая, изгибаясь по скату берегового углубления, вела к огородам и избам покойного Глеба. С этой минуты глаза его ни разу не отрывались от кровли избушек.
До слуха его не
доходило ни одного звука, как будто там не было живого существа. Старик не замедлил спуститься к огороду, перешел ручей и обогнул
угол, за которым когда-то дядя Аким увидел тетку Анну, бросавшую на воздух печеные из хлеба жаворонки.
И вот они трое повернулись к Оксане. Один старый Богдан сел в
углу на лавке, свесил чуприну, сидит, пока пан чего не прикажет. А Оксана в
углу у печки стала, глаза опустила, сама раскраснелась вся, как тот мак середь ячменю. Ох, видно, чуяла небóга, что из-за нее лихо будет. Вот тоже скажу тебе, хлопче: уже если три человека на одну бабу смотрят, то от этого никогда добра не бывает — непременно
до чуба дело
дойдет, коли не хуже. Я ж это знаю, потому что сам видел.
Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец,
дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав в самый темный
угол церкви, упал на колени и зарыдал.
И по улице шли молча, торопясь
дойти до перекрестка, где разветвлялись пути. Звякнула за
углом в переулке подкова и вынырнули возле фонаря два стражника на тяжелых, ленивых лошадях. Хотели повернуть направо, но, увидев на пустынной улице двух прохожих, повернули молча в их сторону. Колесников засмеялся...
Яков замолчал, поняв, что его слова не
дойдут до Тихона. Он решил сказать Тихону о Носкове потому, что необходимо было сказать кому-либо о этом человеке; мысль о нём угнетала Якова более, чем всё происходящее. Вчера в городе к нему откуда-то из-за
угла подошёл этот кривоногий, с тупым лицом солдата, снял фуражку и, глядя внутрь её, в подкладку, сказал...
Словом сказать, представление об этом «собственном
угле» было всегда
до того присуще мне, что когда жить за родительским хребтом сделалось уже неловко, а старое, насиженное гнездо, по воле случая, не
дошло до рук, то мысль об обретении нового гнезда начала преследовать меня, так сказать, по пятам.
Я стыдился (даже, может быть, и теперь стыжусь);
до того
доходил, что ощущал какое-то тайное, ненормальное, подленькое наслажденьице возвращаться, бывало, в иную гадчайшую петербургскую ночь к себе в
угол и усиленно сознавать, что вот и сегодня сделал опять гадость, что сделанного опять-таки никак не воротишь, и внутренне, тайно, грызть, грызть себя за это зубами, пилить и сосать себя
до того, что горечь обращалась, наконец, в какую-то позорную, проклятую сладость и, наконец, — в решительное, серьезное наслаждение!
Однако, когда молодые люди
дошли до плотины и повернули под прямым
углом, они услышали звон разбитого стекла. Прошка, пройдя несколько шагов, вдруг круто остановился, поднял обеими руками бутылку высоко над головой и с размаху бросил ее о ближайший пень. Затем он быстро и не оглядываясь углубился в чащу…
Когда мы
дошли до противуположного
угла, она тихо сказала мне: «Ну что? растаяли?
— Пускай
до чего
до худого дела не
дойдет, — сказал на то Пантелей, — потому девицы они у нас разумные,
до пустяков себя не доведут… Да ведь люди, матушка, кругом, народ же все непостоянный, зубоскал, только бы посудачить им да всякого пересудить… А к богатым завистливы. На глазах лебезят хозяину, а чуть за
угол, и пошли его ругать да цыганить… Чего доброго, таких сплеток наплетут, таку славу распустят, что не приведи Господи. Сама знаешь, каковы нынешние люди.
Бодростина казалась несколько утомленною, что было и не диво для такого положения, в котором находились дела; однако же она делала над собою усилия и в своей любезности
дошла до того, что, усаживая Синтянину, сама подвинула ей под ноги скамейку. Но предательский левый глаз Глафиры не хотел гармонировать с мягкостью выражения другого своего товарища и вертелся, и юлил, и шпилил собеседницу, стараясь проникать сокровеннейшие
углы ее души.
Пройдя версты полторы от мукомольни, нужно поворачивать к городу влево мимо кладбища. У поворота на
углу кладбища стоит каменная ветряная мельница, а возле нее небольшая хатка, в которой живет мельник. Миновали мы мельницу и хатку, повернули влево и
дошли до ворот кладбища. Тут Кисочка остановилась и сказала...
Я пошел вниз по улице. Решил сделать большой конец, прежде чем опять подойти к окну. Спустился
до Площадной, по Площадной
дошел до Петровской, поднялся
до Верхне-Дворянской. На
углу никого уже не было. С другой стороны подошел к дому Николаевых.
Очутившись на улице, горбун быстрым, уверенным шагом пошел по направлению к Невской перспективе, как тогда называли Невский проспект, а затем повернул направо и,
дойдя до Садовой улицы, повернул за
угол и уже более тихим шагом пошел по этой улице. Он шел недолго и вскоре скрылся в воротах дома Воронцова.
Хорошо еще, когда свет преобладает над мраком; мы уже
до того
дошли, что стали говорить: хорошо б, если бы на людях, с которыми мы имеем дело, проглянуло где-нибудь белое пятнышко; а то бывают ныне и такие черненькие, как
уголь, который горит и светит для того только, чтобы сожигать!
— Никак нет-с. Два шага по Дворянской. Сейчас, как выйдете из подъезда, повернете налево, за
угол,
дойдете до бульварчика, что у Собрания, по правой стороне против бульварчика, второй дом будет, одноэтажный, в пять окон, окрашенный в дикую краску.
Я просто совершила подвиг:
дошла пешком
до Невского. Был час четвертый уж. На солнечную сторону я не пошла. Одной, без человека: все эти миоши пристанут. Иду по тому тротуару, где гостиный. Порядочно устала к Аничкову мосту. Думаю себе:"Ну, если б теперь хоть даже Паша Узлов предложил руку, я бы не отказалась". Одышка меня схватила. На
углу Владимирской я остановилась в раздумьи: вернуться мне назад по Невскому или взять по Владимирской? Поднялся маленький снежок. Я надвинула на голову башлык.
Запись
дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти
углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов стукнул колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.